Она стоит – на первый взгляд расслабленно и спокойно – и не шелохнётся, пока вокруг неё в затхлом воздухе кружатся в танце невпопад серые пылинки, отчётливо видимые в грязном свете из зубастых разбитых окон. Не двигается, даже когда они невзначай щекочут нос, и есть что-то жуткое в этом перевоплощении в каменное изваяние, в отсутствии бурной реакции тогда, когда именно это ожидается больше всего. Есть только застывшая, вздыбившая шерсть нервозность – в повёрнутых назад ушах, в косом взгляде глаз, сверкнувших белками, во взъерошенном загривке. Пол вокруг устлан ковром из мусора, как одна большая ловушка, минное поле из осколков стекла, вскрытых консервных банок, острых камней и дохлых жуков. Чётко собраны вместе тонкие лапы, прижаты друг к другу, едва уместившиеся на маленьком островке, лишённом хлама.
– Ты не стараешься, – слова обманчиво-мягкие, с едва скрываемым убийственным подтекстом, как яд в вине, как нож за спиной. У Хель дёргаются едва заметно ноздри, и это единственное, что лишает её прежней неподвижности, всего лишь парочка кругов на воде. Повисает неуютное молчание.
– Хочешь, чтобы я выслуживалась? – в конце концов выплёвывает она, заглотив поднимающийся в горле рык. В тёмном углу ей видится какое-то резкое, возмущённое движение, и мышцы в ногах напрягаются, а нервы накаляются добела.
– Выслуживалась!.. Да для начала хоть бы послужила, – раскат визгливых, режущих чуткий слух гиеньих смешков со всех сторон рассыпается и скачет по полу во все стороны, и Хель брезгливо отступает назад – на крошечный шажочек, чтобы ни на что не наступить.
Она знает, почему жмётся сейчас в злачном притоне и выслушивает выговор, как сопливый щенок. Равно как и то, что в следующий раз, когда меж её челюстей будет шея ни в чём не повинного пса, отчаянно живого, с судорожно пульсирующей жилой под самыми клыками, она снова и снова не будет сжимать челюстей. На ремне чужой сумки – да. Но убивать за горстку батареек… Может быть, она немножко переоценила «весёлую бандитскую жизнь».
– Поживём – увидим, – вроде как бы таинственно и по-умному, а на деле – потому что не нашлась, что ответить. Вокруг уже угрожающе поблёскивают оскаленные зубы, и постепенно оживающая Хель сейчас закипит обжигающей злостью. – Развлекайся со своими шестёрками.
Едва успев договорить, она круто разворачивается на сто восемьдесят и с места даёт до двери такой прыжок, что клацнувшие у самого её хвоста зубы остаются далеко позади, а вскоре уже даже и не слышны окрики. Хель никто не наступает на пятки – значит, ей дали шанс пожить ещё немного, до следующего чуда, а там, может статься, найдётся новый двигатель переворота. Атаманы здесь в последнее время не держатся так же долго, как и её терпение в разговоре с авторитетами.

Как только она уверяется в том, что её никто не догонит и не разорвёт на части, она переходит с бега на ленивую трусцу и озирается по сторонам. Вдруг заметил кто-то посторонний её эффектный выход?
Заметил.
Отчаявшегося вида фигуру, застывшую на вокзале, Хель поначалу узнаёт не лично, но личностно. В псе прослеживается чужак настолько очевидно, что на долю секунды она подозревает мираж, злую шутку Мышека, а может быть, отыгрывающего роль шпиона. Но его жалкую искренность, видимую тем явственнее, чем ближе подходит заинтересованная Хель, не изобразить просто так. Спина к стене, слабый тремор задних лап, затравленный взгляд, лихорадочно мечущийся по сторонам, не знающий, на чём остановиться, что выцепить в угрожающе нависающем над ним городе. Ей интересно, что видит он, и видит ли он то же самое, что и она.
– Потерялся? – вопрос слетает с губ непринуждённо и почти издевательски насмешливо, но Хель почти буквально прикусывает язык, запрыгивая на перрон.
Пожалуй, если она поднапряжёт свою никчёмную память… она может даже вспомнить, как его зовут.
Мышек знаком многим, как город призраков. И вправду: собутыльник, который помог тебе утопить в бутылке этот вечер и забыться пьяным сном, на утро растворится, слившись с маревом пустыни. Хель привыкла к тому, что живёт в иллюзии, веселилась от долгоиграющего развлечения «попробуй угадать, реальна ли собака, с которой ты сейчас разговариваешь?». Но даже самые необычные вещи имеют тенденцию приедаться и становиться совершенно обычными спустя время. Тогда, в самый неожиданный момент, Мышек наносит удар под дых. У него много козырей в рукаве, потому что он держит все карты.
И Хель встречается лицом к лицу с призраком прошлого. Не далёкого, но вспоминающегося с неким отторжением, от которого сосёт под ложечкой. Странно представить, что когда-то и у неё было своё постоянное место под солнцем. Мягкая кровать, чистая целая сумка, приглушённый шум голосов вокруг, мерный гул жужжащих генераторов… А сейчас среди всего этого она чувствовала бы себя такой же загнанной в угол, как этот пёс.
Но Хель не Хель, конечно, если воспримет всю эту чушь всерьёз.
– Что-то ищешь? Или, может быть, кого-то? – она смеряет его внимательным взглядом. В Мышек не попасть просто так, наоборот – этого надо желать. В каком же ты отчаянии, что обратился к нему?

У пса в зубах зажат нож, да так крепко, что, кажется, вот-вот то ли чиркнет трещина по рукоятке, то ли сами зубы начнут крошиться на перрон ему под лапы. Хель тихонько усмехается себе под нос и расслабляет, разводит плечи, склоняет голову вбок. Непринуждённость даётся легко и искренне, несмотря на то что облегчение – не то чувство, что приходит в первую очередь при виде обнажённого холодного оружия. Но, как всегда, дьявол кроется в деталях, и поверх всего грозного вида она не может не приметить откровенную комичность, с которой чужак пытается оборониться от города. Никакого трепета или уважения это у неё совершенно не вызывает, и дело даже не в притупленном чувстве самосохранения. Тем не менее, даже если демонстрирует он это не очень убедительно, с ножом пёс обращаться точно умеет. Хель не уверена, знает она это, потому что это читается по его языку тела, или потому что… знает.
Коротко брошенное подтверждение едва протискивается через мешающий нож, искажая звуки, и Хель зубоскалит уже не скрывая улыбки, фыркает ехидно. Правда, глумление у неё преисполнено не чёрной злобой, а простецким, даже бездумным желанием потыкать лапой в то, что её смешит.
– Ну так что ифешь? – передразнивает она, весело вывалив язык, и восторженно машет поднятым хвостом. Бальзам на душу после всей этой мерзостной мрачности. Даже то, что её осторожно, недоверчиво обходит выходец из убежища, внимательно осматривает от и до, она воспринимает как уморительную шутку. – Да ладно, если бы я хотела напасть, я бы уже давно это сделала!
Вопрос про сумку немножко выбивает у неё землю из-под ног, и сбитая с толку Хель растерянно покачивается.
– М-м, ну она, э-э… – за своей развлекаловкой она давно уже и думать забыла, что у неё на спине болтается ровно такая же сумка, только в плачевном состоянии. Когда-то они так даже обманывали доверчивых собак: Хель показывала им свою нашивку убежища, говорила, что её товарищи в беде, и им нужна помощь, а потом вела в тихо выжидающую засаду. Батарейки сыпались рекой…
А однажды нашивка оторвалась с концами, и в последующие визиты убежища ей не потрудились пришить этот клочок ткани на место. Но к тому времени и отпала уже нужда в мелких грабежах, так что потеря оказалась невелика.
Ей немного интересно, узнал ли бы Хель этот пёс, увидев знакомую нашивку. Зная, что они точно встречались, жили когда-то вместе… Может быть, и нет.
Почему-то мысль об этом немного жалит. Хотя, казалось бы, эта жизнь осталась далеко позади, и до неё совсем уже нет дела.
– А что с ней такого? – наигранно удивляется Хель и поворачивает к сумке голову, заодно всем телом извернувшись так, чтобы её не было видно псу. – Ну грязная, ну подранная, подумаешь! Мы всё-таки на краю пустыни, – заглядывает большими глазами чужаку в лицо, – да и у тебя самого видок, знаешь, не самый свежий! Вот что, кончай задавать глупые вопросы и выкладывай, что у тебя за проблема. Я помогу, проведу, куда надо… – скашивает хитрый взгляд в сторону той, что болтается на боку собеседника, – …если подкинешь батареек. Ты ж не с пустыми лапами пришёл, я надеюсь, а информация бесплатно не выдаётся. Лучше варианта ты уже не найдёшь!
Перегородив ему вид на город, она с озорным видом сворачивает задранный хвост кольцом, и вытягивает вверх длинную шею, готовясь подсмотреть, что он там притащил с собой.

Волны её очевидно дружелюбного расположения совершенно не трогают чужака, скорее наоборот, лишь бьются безуспешно, разбиваются о воздвигнутые им холодные скалы недоверия. В свою очередь, её саму это нисколечко не задевает и не трогает. За все годы потакания своему неуёмному характеру Хель смирилась с тем, что существуют те, кто, как ни старайся, не найдут очарования в её неугомонности. Как-никак, это их проблема, что они такие унылые зануды, с которыми нельзя даже повеселиться.
Ну и, конечно, не стоит забывать о том, что нынешний её собеседник находится на незнакомой ему территории, один, без малейшего понятия, куда идти и чего ожидать… Но это так. Ерунда. Всё-таки он уже нашёл Хель, а это лучше, чем ничего. Даже не просто ничего, а лучше практически всех иных вариантов.
Когда пёс говорит про один этаж, она едва не вздрагивает, и у неё внутри всё холодеет от испуга. Так он всё-таки узнал? Вспомнил?.. Хель нервно облизывает нос и ничего не отвечает, молчит, тянет время, чтобы услышать, скажет ли он в итоге её имя. И не может понять, чему она обрадуется больше – если услышит эти четыре буквы или нет.
В голове мечутся мысли, охваченные страхом, как огнём, и даже упоминания батареек недостаточно, чтобы потушить их до конца. Тем не менее, смягчающий эффект заветные слова всё равно оказывают. Бандитка она или кто, в конце концов?
А он вдруг спрашивает её имя. И сердце пропускает удар. И всё ещё непонятно, от облегчения или разочарования…
Прерывая повисшую после вопроса напряжённую тишину, пёс встряхивается, и звуки, донёсшиеся из его дёрнувшейся сумки – рай для ушей Хель. Не без определённого усилия воли она не меняет своё блаженное выражение морды и не перестаёт беззаботно пыхтеть с высунутым языком. Не дёргаются моментально её уши, поворачиваясь в сторону занятного бряцания, не косятся хитрые глаза. Как истинная грабительница, она не выказывает ни йоты заинтересованности в содержимом сумки, разыгрывая, что не обратила на его ошибку ни малейшего внимания. Правда, нелегко это, когда внутри её теперь всю просто разрывает на части от любопытства и желания залезть туда носом…

Однажды, ещё в убежище, в порыве невероятной удачи она умудрилась пробраться на склад, и что не съела, то понадкусала. Тогда Хель прекрасно знала, что ей попадёт – вопрос был не в том, произойдёт ли это вообще, а в том, когда это произойдёт. Людей она научилась не недооценивать; и действительно, очень скоро они обнаружили диверсию и всыпали ей по первое число. Однако о своём импульсивном поступке она пожалела не после карательной процедуры, а перед ним, когда растянувшееся ожидание неумолимо грядущего наказания не давало ей покоя, висело над головой дамокловым мечом и растирало нервы в порошок.
Как никогда чётко Хель понимает, что в обозримом или необозримом будущем ей это аукнется, откликнется её шаг не в ту сторону развилки выбора. Шагает ли она неверно, несмотря на это?
Само собой.
– Доктор? Конечно, отведу!
Оставляя на время глупое выражение морды, она захлопывает пасть и оборачивается, внимательно оглядывая подозрительные тёмные углы. Если кто-то уже успел залечь в слежку и услышал то же самое, что и она, то несладко придётся им обоим. Ранее Хель не просто так подумала, что чужаку неимоверно повезло, что его встретила именно она – здешние жители не встречают радушно залётных туристов. Пусть сейчас у неё самой в голове выстраивается не слишком-то дружеский по отношению к псу план, но, по крайней мере, после его воплощения он хотя бы сможет уйти отсюда на своих четырёх. Да ещё и побыстрее, не отягощённый лишним весом стесняющих материальных предметов, вместо этого обогащённый богатым, хоть и горьким опытом. Ничего, умнее будет.
– Не бойся, заведу как надо, – она щерит зубы в лукавой улыбке и залихватски ему подмигивает. – Меня зовут Хель, – смотрит в глаза. Вдруг на него снизойдёт озарение после того, как она назвалась? – За Доктора хватит сорока батареек, так что гони двадцатку сюда.
По сравнению с ним, верх своей сумки она откидывает совсем бесстрашно, но оно и понятно, когда ей бояться нечего. Пока он отсчитывает и ссыпает батарейки, Хель пристально сверлит взглядом Мышек за их спинами. Того, что этот дурачок что-то у неё слижет, пока она стоит на шухере, она не боится, хотя была бы впечатлена и приятно удивлена, если бы потом недосчиталась какой-нибудь своей вещички.
Закрыв сумку, она спрыгивает с перрона и устремляется трусцой прямиком в казино.
– Не отставай и держись рядом, – инструктирует Хель. – Смотри в оба по сторонам, и, если заметишь что-то подозрительное, сразу говори мне. Встретим кого-то – молчи и соглашайся со всем, что я говорю, – краем глаза она отмечает его напряжение и вздыхает. – Да не нервничай, это просто меры предосторожности, вряд ли случится что-то такое, что ты себе уже, видимо, надумал. Давай поиграем лучше в игру: я тебе – факт о себе, а ты мне – о себе. Я первая! Хм… – на несколько секунд Хель задумывается. – Один раз в убежище я пробралась на нижний ярус, туда, где держат всех тех, кто сошёл с ума в пустоши. Жуткое зрелище! И поговорить ни с кем не удалось, там сразу половина собак начала орать и бросаться на двери. Хотя, конечно, я бы вряд ли услышала что-то внятное… Именно поэтому убежищу я не доверяю: пока ты им нужен, то люди тебе помогают, а как из-за их поручений с тобой что-то случится, то запихнут в клетку, поставят в дальний угол и забудут. Ну, твоя очередь…

Отредактировано Хель (2022-04-30 00:20:52)

Конечно, нет ничего лучше для промысла, чем наивные дурачки, но Хель всё равно самую малость жаль, что её новый временный спутник такой скучно образцовый. Ей на ухо вопреки железному плану злокозненно нашёптывает её неумолкаемая нетерпеливость: укуси его побольнее, раззадорь, поддень, выведи из себя! Пускай докажет, что он не бледный призрак Мышека, а такой же живой пёс с горячей кровью внутри! У Хель всё зудит внутри и ноют лапы до самых кончиков когтей, но она стискивает зубы и продолжает идти дальше. Нельзя ставить себе палки в колёса, только не сейчас, когда всё складывается так хорошо…
В ответ на свой искренний рассказ ей не льётся почему-то рекой в уши восторженных слов, и в праведном негодовании она бросает вбок мимолётный косой взгляд. Первое, на что он случайно падает, как будто зная, – тонкая чёрная нитка поджатых губ. Почти закатив глаза, Хель отворачивает морду, недовольно фыркнув. Вслух она не говорит ничего, мысленно же уже заносит пса в список законченных тоскливых моралистов и ставит на этом жирную точку. Надо было не жалеть его и не предлагать игру, чтобы ему не на что было отвлечься, и он перегрузился и перегрелся прямо здесь и сейчас, а она сорвала бы с него сумку и была такова. Псина дорожная!
Пока Хель кипит и варится в соку собственного возмущения, она слушает ответный рассказ всего лишь вполуха, и то только потому, что не может заткнуть уши и не слышать его вообще. Детская обида уверяет её в том, что никудышного собеседника нужно сейчас же списать со счетов и вовсе прекратить сколько-нибудь воспринимать всерьёз. А кроме того, перестать ожидать, что он поведает хотя бы что-нибудь интересное – он же, очевидно, зануда с многолетним стажем. Чувство неприятно втыкает в неё иголки, от которых чешется вся шкура целиком, и Хель отмахивается от него, встряхнув головой.
Прежде, чем она может ввернуть что-нибудь насмешливое, чтобы вернуть себе настрой, её мысль перебивает внезапное движение в поле зрения. Хель впивается в него взглядом и ставит уши торчком, подбирается, слегка замедляет шаг, хмурит брови. Её угрюмое напряжение, кажется, передаётся и чужаку. Это хорошо. Сейчас, когда безошибочно прямо к ним приближается силуэт, выскользнувший как будто прямо из стены кафе, нужно быть как никогда начеку.

– Хель, ты? – останавливаясь прямо напротив них, глупо спрашивает улыбающийся Спарки. Хель всегда раздражало, когда кто-нибудь задаёт очевидный вопрос, на который и сам уже знает ответ. У Спарки этой привычки всегда было хоть отбавляй, хотя она всегда и подозревала, что недалёкость эта напускная, под которой он скрывает хитрую расчётливость.
– А что, не видно? – она щёлкает зубами у него перед носом, заставив того отпрыгнуть и нервно замахать хвостом в примиряющем жесте. – Давай всё вот это потом? Мы заняты, – шаткое «мы» она подхватывает и поддерживает, чётко выделяя голосом. Вдруг приходит осознание, что до сих пор она даже не знает имени пса. Мог бы и представиться в ответ, чурбан…
– У тебя новый друг, что ли? Фицрой будет ревновать, – ехидно тянет Спарки, порываясь обойти её спутника по дуге так, как совсем недавно он сам обходил Хель. Но, в отличие от нынешнего раза, предыдущий не скрывал под собой никаких злых умыслов. Скорее наоборот. – А знаешь, кому, наверное, тоже не понравится? Атаману. Что-то мне кажется, тяжеловата твоя сумка, приятель… – последнюю фразу он адресует непосредственно чужаку, и терпение стремительно уходит от Хель семимильными шагами.
– Свалил! – выплёвывает она злобным рыком и прыгает в его сторону. Если до этого она честно пыталась пощадить его нос, то сейчас он ловко смёл прочь своим кривым хвостом все её благие намерения. Не ожидающий серьёзного нападения Спарки мешкает, не успевает отскочить вовремя, и её челюсти почти смыкаются на его сочном окороке. Но и без этого её зубы ощутимо проходятся по его шкуре, и он пронзительно взвизгивает, поджав вместе с хвостом весь свой круп.
– Значит, будет по-плохому! – дрожащим голосом выкрикивает Спарки, прыгает к опешившему от стычки чужаку и одним резким движением сдёргивает с него заметную сумку, чей пластиковый хилый замок мгновенно ломается под нажатием крепких челюстей. Не дожидаясь, пока ему оторвут хвост, он тут же даёт от них дёру.
– СПАРКИ! – рявкает взбешённая Хель во всю мощь своих лёгких и чувствует, как ноют в сладком предвкушении её подушечки лап. – Жди здесь! – бросает она несвоевременно ограбленному, скорее для приличия, чем из соображений, что он реально останется на месте и будет стоять столбом. Может, конечно, он глуповат и наивен, но не настолько.

За Спарки она летит, как ветер, едва касаясь лапами земли. Если и есть то, в чём ей сложно найти равных, так это погоня – за ней или от неё, это уж как сложится. Тяжёлый воздух Мышека бьёт ей в морду, и она поспешно его заглатывает, возбуждённо, чуть что не давясь слюнями. Азарт от преследования разгоняет адреналин по крови, и город покорно расступается у неё на пути.
Спарки – смышлёный пройдоха, но он ещё совсем щенок, только-только докарабкавшийся до двух лет. Хель знает Мышек, как свои пять пальцев, и сможет обойти его весь ночью с закрытыми глазами. Что уж и говорить о тонне потайных мест, ходов и нычек, многие из которых появились именно благодаря ей. Нет такой дыры, в какую он сможет забиться так, чтобы она его не отыскала.
За спиной она слышит лихорадочный перестук лап и криво усмехается. Надо же, догоняет. Хорошо, что надолго его не хватит.
Когда Спарки успевает скрыться из вида, Хель находит его чистой интуицией, на ходу предсказывая, в какую подворотню он свернёт на этот раз. И в конечном итоге её упорство вознаграждается: на одном из поворотов у неё получается существенно сократить дистанцию, заодно сбросив лишний груз. Хель залетает за угол очередного дома, отчаянно цепляясь когтями за покрошенный асфальт в попытках затормозить, и после этого за считанные мгновения успевает увидеть то, что бальзамом ложится на её разъярённую душу.
Жёлтые лапы Спарки испуганно сучатся в дыре под забором, из которой он судорожно пытается поскорее выбраться. В тот самый момент, как они наконец исчезают в проёме, туда с размаху влетает мордой наступавший Хель на пятки «новый друг». У неё хватает времени только на краткий смешок в ответ на его ругательства, а в следующую секунду она уже срывается с места, отталкивается всеми четырьмя лапами от его задранного кверху зада и одним грациозным прыжком перемахивает через забор.
По ту его сторону она приземляется почти на спину преследуемому и, со всей силы толкнув его в сторону, посылает его лететь в стену. Из Спарки вырывается надсадный булькающий звук, с которым воздух выбивается из лёгких от удара об кирпичную кладку. Не давая ему сделать вдох, Хель мёртвой хваткой вцепляется ему в шею и оттаскивает за ещё один угол, чтобы оставшийся позади не видел и не слышал их.
– Моё, – задыхаясь, шепчет она, и её частое горячее дыхание обжигает тонкое ухо Спарки, – моё, тварь ты эдакая. Если увижу тебя ещё раз, будешь первой разумной собакой, которую я убью.
Бросив его неподвижно валяться в пыли и грязи, Хель оттаскивает от него сумку и поддевает верх носом, упиваясь долгожданной возможностью заглянуть в её недра. Её встречает набор очень странных предметов, предназначение которых она не может разгадать сразу, вот так на глаз, но это и неважно. Если таскает с собой – значит, штуки ценные, и надо хватать, а уж потом разбираться, чего куда.
– Попытаешься начать кого-нибудь против меня подстрекать – во-первых, не получится, во-вторых, скажу, что это из-за тебя Ярый заблудился в лесу и потерял рассудок.
Она спокойно закрывает сумку, подхватывает её в зубы и направляется обратно. Разбежавшись, отпрыгивает от стены, цепляется за верх забора и оказывается на другой стороне.
– Проблем с тобой не оберёшься, – аккуратно ставя сумку на землю, роняет Хель, несмотря на то что фактически это было единственной проблемой, с которой они пока что столкнулись. – Может, теперь я удостоюсь чести узнать твоё имя?
Она всласть отряхивается, окидывает взглядом окрестности и снова берёт курс на казино.