В этой сказке кому-то придётся побыть злодеем (или просто уродцем, страшилой, потешным малым). Одному старику раз под вечер пришла идея, мол, меня в его книгах ужасно недоставало. И тогда он решил на бумаге сваять фигуру: неудавшийся образ, пародию человека. Старичок в этом деле был просто какой-то гуру – он в мгновение ока мне вырезал нос и веки, а в колени и локти для дела пихнул шарниры, вместо тела использовав ржавую арматуру. Я лежал перед ним, беззащитный, слепой и смирный.
Мой создатель сказал, что теперь я – л и т е р а т у р а.
Есть такая веселая, прямо-таки забавнейшая теория о том, что где-нибудь в параллельной реальности существует какая угодно вещь, какое угодно действие, и если что-либо может случиться, где-нибудь во вселенной оно случится, и а если не может - то оно будет в другой параллели. Есть такая милая мысль, что где-то существует мир, отличный от твоего лишь одной-единственной чертой. Где-то художник решил не добавлять красный в улыбку натурщицы. Существует такая возможность, что бывают реальности совершенно иные, мы не можем представить их, может быть, что-то пяти или шестимерное, необъятное. Бесконечная вариативность, бесконечные возможности, а то, что мы сами писали и извлекали из разума, выплескивая на бумагу - есть. Просто не в нашей версии галактики.
Коракс сворачивается в калач и думает, что хочет быть далеко, но ему никуда не сбежать, не скрыться, в его мире, жизни и реальности есть только сказки. Все вокруг мечтают попасть в книги, но Коракс не уйдет далеко, каждая окружающая его книга полнится принцессами и рыцарями, замки вырастают на холмах и темные маги тянут страшные лапы. Истории вкруг Коракса полнятся скрипами и монстрами, истории, в которых, несомненно, всегда хороший конец, и все были счастливы, и жили долго-долго, кроме, разумеется, дракона, чью голову снес храбрый рыцарь, кроме, разумеется, вервольфов, дохнущих в лесу пачками. Кроме, конечно, тех, кому нет хода в светлый город, кроме, конечно, всех них.
И все были счастливы, и все жили долго, ведь все сказки его мира пишутся королями и королевами. Все их дети, весь их народ, наследники и прачки, все заслуживают любви, и каждый влюблен в характер прекрасной жены, а не красоту, подобную всходам пшеничных ростков на полях. Все-все, вот только Коракс рожден для таких людей под негромкой, тихой эгидой "никто."
И если он сбежит в какую-нибудь историю или книгу, то непременно вновь окажется между строк. Потому что для сказки, разумеется, важна не внешность, да только страшных принцесс не бывает, да только даже чудовище, если оно принц, в конец становится идеалом, да только монстры - создания без характера, выдуманная неприятность, препятствие, которое нужно одолеть, доказывая свою идеальность.
Коракс рожден страшилой, его неловкая кривая морда-пасть распадается на четыре ровных лепестка, из его глотки, извиваясь, лезут плотные шипастые языки, день жжет его кожу и белесые глаза. Коракс охотится, потому что ест только мясо, и не может войти за городски стены или выползти на торговые дороги, потому что люди видят в нем опасность, потому что, эй, в каждой сказке всегда есть злодей, в каждой сказке всегда есть Коракс. Очередной, безыдейный, просто злой силуэт. Он зол без причины, просто так. А настоящий Коракс, чья индивидуальность где-то под шипастым хребтом, знает простую истину.
Они могли говорить все, что угодно. Они могли проповедовать любовь. Они могли вершить добрые дела. Они могли быть почти искренни. Но их выдавала одна маленькая деталь.
Они говорили, что красота не важна. Но они всегда, всегда при этом славили красоту.
И поэтому Коракс знал, что людям нельзя доверять.

Но когда мне в глаза были вставлены два «алмаза», (я не знал ещё, это – название для диодов), я схватил в руку зеркало, глянул в него и сразу осознал, что придётся примерить роль идиота. Я не то, чтобы против, но все-таки, как хотелось получить себе данные римского полубога: интеллект, грациозность, рельефные мышцы тела... (или просто возможность не выглядеть так убого).

Просто иногда, когда было время мечтать, он мечтал. Думал о том, как сложилось бы, будь у него человеческое лицо и глубокие голубые глаза, будь у него возможность быть вегетрианцем, он был бы им, наверное. Просто иногда монстр с проулков мечтал быть героем всей этой истории, тянувшейся вокруг. Просто все монстры знают, что рыцари не погибают, что в лесу не загрызут человека - ведь он искренне верит в этот подозрительный счастливый конец.
Принюхиваясь носом, кожей и языками, Коракс крался за принцами и следил за башнями с принцессами. Ему нравилось думать о золотистых волосах и блеске меча в своих руках, но собственного он не имел, у монстров клыки, когти, невыразительные зрачки, ничего больше. Коракс идет за рыцарями по пятам и закрывает глаза побежденным драконам, отдавая им дань уважения. Никакой дракон не доживает до старости, потому что сказки ненавидят драконов.
Ему всего лишь хотелось пожить для себя, он был эгоистом, его эгоизм тянулся к желанию быть положительным персонажем пьесы. Пить мед, пить пиво, быть интересным и ярким. Но Коракс, конечно же, в сказке. И Коракс, конечно же, монстр. И потому он даже не личность. Нет. Он массовка.
И он умрет.

К сожалению, сказка – не место для некрасивых, и их участь всегда остаётся одной и той же: безразлично блуждать по бескрайним лесным массивам, хорошо понимая – никто тебе не поможет, так как главный герой непременно находит выход, ну а ты остаёшься потерянным в чёрной чаще, где ночами безлунными злобное воет лихо, и любая опасность становится настоящей, (а не жалкой игрушкой, подстроенной для забавы, ради красного слова, удачной главы для книги, где какой-нибудь принц непременно показан храбрым, а тебя все зовут разгильдяем и забулдыгой).

Он работает на износ, и не скачет на белом коне до седьмого пота - Коракс выжал из себя всю воду, кровь и соль, протоптал камень до темной крошки, та застряла меж пальцами, впилась в мягкие перепонки меж. Он встает до рассвета, а на Темной он будет вскакивать в пять с половиной, если не притащится в самую ночь, переходящую в день, утра в четыре, еле вытянув руки и лапы по ворсистому ковру. Он работает на износ, по привычке сгибает спину под давлением внешних сфер, на позвоночнике Коракса пять мешков с мукой, банка слез и один красный кирпич, обломанный по правому краю. Его сон стал растянут до целых пяти часов, полноценен, невинен и чист, Коракс не видит снов, только слышит иногда фантомный гобой или мерзкие колокольчики, всегда лишние для него в песнях и композициях. На Темной он досыпает в метро, в ожидании у двери, закрывает глаза на минуту или на две. Но в начале, в реальности, где принцессы всегда идеально чисты, Коракс сопит урывками, кусками, скатавшись в калач под березами или соснами. Он просыпается, он чуткий и останется чутким, Коракс слушает, ловит звуки и чувствует, когда острия направлены на него. Ворох его шипастых языков улавливает нити ароматов, запах железных доспехов и благородных поступков. Все просто. У Коракса - жизнь одна, но для других ничтожно бесценная (в том смысле, что действительно ничего не стоит), у него и его одиночества есть желание, стремление сохранить ее, согреть. У героев всегда по сотне шансов, сто сорок один рестарт, возрождающие зелья, исцеляющие мази, они кладут шатбелями чудовищ взмахами клинков, но не забывают плакать о своей судьбе. Жизнь Коракса грязная, его человекоподобная оболочка воет и трещит, издавая протяжные плаксоподобные звуки. Он всегда движется, всегда что-то делает, потому что в движении сохраняет свою целостность. Когда он ступит дальше, на той стороне не станет лучше, но станет иначе. Коракс почует ножи и будет вцепляться пальцами в чужие руки, сбивая нацел, вгрызаясь пастью в рукоятку. Его можно отравить, но нельзя незаметно подсыпать яд, Коракс научится слышать щелчки взведенных курков и подрагивать под самыми недоброжелательными чужими мыслями. Больше всего, он, конечно же, желает жить. Больше всего, он, конечно же, не хочет верить в сказки.

А потом в моей жизни встречается Элоиза, заявляя, что я – это то, что она искала. Мы с ней ходим на берег дышать океанским бризом и рисуем животных на древних прибрежных скалах. Я плету ей веночки из крохотных незабудок, ощущая, как сердце становится необъятным. Элли шепчет мне в ухо: «Я есть, я была и буду».
И, конечно, ничто не находится в полном покое, если ты, конечно, проживаешь не там, где когда-то ты был придуман. Под слезящейся пленкой у Коракса есть глаза, а на пленке есть белые пятна расплывчатой болезни, тонкой и пахнущей слабо-слабо, но ощутимо. Он бы скривил улыбку, но запястье с тонкой веревочкой браслета волнует его и смущает, когда Коракс хочет говорить не о погоде и времени, а о них, его лепестки пасти, все четыре, раскрываются и дрожат. За влажным мясом не видно зубов, из которых возможно составить улыбку, но кому-то это, наверное, не мешает, но кому-то, может быть, хватит такого. Под клыками Коракса впервые не рвется плоть. Под двумя тупыми клыками Коракса только нежность и животный, гонимый им самим страх.
Она заблудилась в лесу, а он нашел ее и согрел.

Повтори это, Эл!
Повтори это, словно клятву!
И он учится магии вместе с пленницей у камина, вместо с косами и гребнем, подушками с вышивкой и сквозняком. Он так плох, ничего и не может толком. Они повторяют одно заклинание из раза в раз, о него стерлись зубы и стесаны все колени. Заклинанием обращения Коракс прячет пылкие свои языки, его пасть складывается в человеческое лицо, а шипы на плечах не топорщат его одежды. Ну конечно, он все еще некрасив - ну, по сказочным меркам, мы это помним. "Ничего, ты мне нравишься и таким".
В эту ложь, что тогда уже была чудовищно косоватой, грубо спаянной, сотворенной почти на бегу - он готов в нее верить, ведь он, он был и он будет. Он будет заслуживать веры хотя бы в подобную ерунду.

Мой заброшенный домик цветёт от её ладоней, зеркала без проблем забывают моё уродство, и на пыльном окне вместо вянущей беладонны начинают под утро расти травяные космы. В спальне пахнет дождём, мы лежим на одной кровати. Эл щекочет меня белокурыми волосами. Я так громко смеюсь: «Пощади меня, хватит! Хватит»!
Чувствуя чужие подушечки пальцев на своих скулах, Коракс думает, что могут существовать сказки без стандартных идей и глупых решений, а три его небольших сердца, прижавшись друг к другу, бьются, как одно огромное. Не все могут решать так, как принято - думает он, пока учится обнимать. В темном задрипанном замке с башней Коракс собирает паутину и вычищает пыль. Алые ковры начинают жить под его ногами. Он начинает отводить глаза и рассматривать долго пол, забывая, что всегда стоит быть чутким и настороженным.
На Темной Стороне Коракс заведет себе подругу, или подруг, или друзей, он будет пить кофе и никогда не закажет ром. Поправляя очки, что сделаны для любви, для гордости и потому что спокойнее в них, а не потому, конечно, что бельма его обратились в расплывающиеся пятна фонарных огней и нечитаемые буквы рекламных стендов. Все знают Коракса, а кто не знает - спит сладко.

Появляется принц и зачем-то её спасает.
Он бросается на стены, изломанный и больной, его кашляющие хрипы разбрызгивают бледные фейрверки кровяных капель на ковры и каменный пол. Он рвет старые занавески на окнах башни и грызет канделябры до зубной своей крошки. А потом, выцарапав со своего бока рукоять меча, растягивается у кровати своей принцессы и долго спит, ожидая, пока затянутся раны. Пульсируют внутренности и сгорает кровь, теплая рана под языком дракона (как он отдавал дань уважения их виду, так и их молодняк отдает дань его верности) затягивается, сцепляется, оставляя длинный уродливый шрам. Рыцари плохо обращаются с мечами. Другая отметина Коракса гноится и не склеивается, она распаляет его, она греет его, она пожирает его шкуру изнутри. Сталь пробивает чешуйки и задевает одно из трех сердец. У Коракса остается два. Они зовут, как не звали еще никого.
Коракс ползет, подбирая под себя кривые лапы, Коракс ползет, плюясь своей кособокой магией во все стороны, черты его морды-лица искажаются и рябят. Он находит замки с пятью и шестью башнями, он проходит мимо, потираясь боками о стены, оставляя свой запаховый след. В темноте Коракс приходит на незримый зов, Коракс ищет и ищет, пока не проскальзывает за ворота. Цветные гербы воспевают подвиги, цветные гербы воспевают смерти тысячи его братьев. Он находит ее, легкую и потрясающую, он находит ее, подобную холодной пустынной ночи.
Коракс трется о руки мордой, пока ему говорят уйти прочь. Он хватает эти же руки (ах, этот браслет на запястье) прижимается и смотрит влюбленно. Элоиза спасена, Элоиза принцесса, Элоизе он не нужен. Элоиза плачет и трясется, пока Коракс вгрызается в мягкую плоть, пока его клыки соскальзывают по кости, его черное бешенство не требует когтей, без доспехов и меча рыцари - ничтожные шлюхи - он загоняет пальцы между ребром и ребром, давит, пока не лопается что-то под ними, он убивает силой своей ненависти на шелковых простынях голубокровного ублюдка, который чуть не убил его, магия в нем бесится, единственное заклинание скачет и пляшет. Фальшивое человеческое лицо Коракса кривится, темная пена меж его зубов клубится, как пар над горячей водой. Он смотрит на Элоизу, и она, прижимаясь к самой дальней стене, говорит, что он сошел с ума.
Коракс думает о том, что он просто нашел ее, потерявшуюся в лесу. Коракс думает о том, что он забрал ее к себе, только чтобы любить. Коракс думает о том, что держал ее в замке, забыв сказать о том, что она вольна уйти, если хочет.
Коракс думает о том, что ему неважно теперь, что хочет этот кукольный образ.
У него остается одно сердце.

Я теряю дням счёт – за неделей идёт неделя. Мой единственный спутник – гнетущее чувство боли.

На Темной Стороне они вдвоем оказываются волей случая. Рулетка остановилась. Лотерея проиграна. Коракс бьет придворного мага о мозаичный пол головой до стесанной кожи, шипя, что он не хочет здесь быть. "Отправь нас куда угодно, телепортируй, сотри, уничтожь, я не хочу быть здесь, дышать этим воздухом". Заклинания играют свои шутки.
Ее тонкие руки всегда дрожат. Ее слова жалят Коракса в самую глубину. Где-то у него, возможно, есть душа. Это Коракс - он известен тем, что зарабатывает на жизнь кошмарами, он пакует их в прямоугольные коробки и продает. Магазин Коракса, где мельтешат пара постоянных работников, подобно серым мышкам в большой клетке, где книжные шкафы заставлены ужасами и легкими неприятными снами (вы можете отыскать любимые жанры, виды, подобрать страх по вкусу своих нервов), закрыт по средам. Он спит около пяти часов в сутки и терзает поставщиков. Плотные холщовые мешки с еще непереработанными кошмарами тяжелые, спина после болит. Небьющееся третье сердце мешает, не помогает, после нагрузок у Коракса рвет и колет грудь.
Его милая Элоиза расписана с ним и носит тусклое кольцо, темные улицы пугают до бессоницы, а ее кошмары он не продает, лишь иногда ночью смотрит, как она скатывается в дрожащий комок одеял и нервов. Он не продает, потому что не хочет, чтобы от нее была хоть какая-нибудь польза.
Элоиза - замковый цветок, она привязана к Кораксу, спаяна с ним, не знает, как жить и зарабатывать на жизнь, Элоиза - грязная грустная содержанка с вином и кучей свободного времени. Она убегает раз за разом, и он находит ее, насилованную, битую и испуганную, смеется почти искреннее и тащит домой, где тепло, еда и он, он, перевешивающий все возможные плюсы.
Приняв истинную личину, он тянется к ее лицу и лижет в щеки, он спрашивает - "Эл, ты меня любишь, Эл?". Он сопит, рычит и воет, слыша что ложь, что правду.
Потому что у Коракса, кажется, осталось всего одно сердце, и все оно пропитано ненавистью.

В этой сказке кому-то приходится быть злодеем.
Я уверен, что справлюсь с такой пустяковой ролью.

Отредактировано Горгондзола (2017-11-29 11:16:21)