Помню твою мать — прелестная и добрая кошка, которая трепетно относилась к своему племени и ко всем мурклам, которые составляли ей компанию при тяжелейших родах. Она мучилась долго, пока, наконец, не родила трех прелестных котят — вас. В этот день весь клан вздохнул с облегчением: Анха выжила, справилась с самым сложным испытанием в своей жизни. Твоя сестрица — Скаах — была самой крупной и самой быстрой: она с лихвой опережала тебя и вторую сестру и первой добиралась до материнского молока, не раз пыталась выбраться из детской и сбежать от остальных. Ты же всегда была робкой, не претендуя на самое теплое местечко под боком матери. Маленький комок серой шерсти, открывавший рот в беззвучной просьбе, по-детски требующий немного заботы (но и это быстро прошло, растворилось в твоем мягким характере, пресеклось стараниями Скаах) — такую я тебя помню.
Отца — Хоура — ты так и не увидела: говорят, он погиб незадолго до вашего рождения, когда по глупости решил проверить свою силу и ловкость в схватке с барсуком. Ваша мать горевала по нему долго, даже после того, как вы появились на свет. Замкнулась в себе, мало общалась с кем-либо, кроме одной мурклы и редко выходила из детской.
Когда вам было по четыре луны, в лагерь ворвался взбешенный пес, ринувшийся к детской. Анха пыталась прикрыть вас собой, но смогла спасти лишь тебя и Скаах.
Ты быстро подрастала, и вскоре я уже видел тебя молодой кошечкой: твои голубые глаза открыто и наивно взирали на мир, в котором ты жила. Всегда улыбающаяся, но, вместе с тем, пропитанная легкой грустью, ты часто витала где-то внутри себя, терзаемая нелегкими мыслями. Мне всегда хотелось ласково приобнять тебя, утешить, как бравый воин побеждая невиданных существ, рассеять твои сомнения и страхи.
Ты и не забудешь никогда тот день, что настал так сумбурно и неожиданно: тот день, когда познакомилась с Ирро — котом-одиночкой. И все как-то сразу переменилось в тебе, пошло не в том направлении: помню, как, отчаянно пытаясь сносить все его насмешки, ты задирала его в ответ, хотя так же отчаянно бегала за ним по пятам, находя в нем что-то особенное, свое. Он же не менее отчаяннее, чем ты, пытался отвязаться от тебя - приставучего дитя, что путалось под лапами, цепляясь ко всему, будто репей к бокам. Вы сразу закрутились в невидимой паутине уже созревшего мирка, не замечая, что больше не можете обойтись друг без друга, не желая признаваться себе в этом - вам это и не требовалось.
Если бы ты знала, что когда-то эта глупая шутка так сильно его заденет, что он при всех пошлет тебя к чертям собачьим и не захочет больше видеть, ты бы никогда на это не пошла. И не стоит сейчас говорить, что все это детское и до следующей луны заживет: ты ведь звала его, падала наземь, выла на луну, рвала когти о холодные стены. Но ни Ирро, ни луна отчего-то не слышали тебя, оравшую до хрипоты саднящего горла. И ты тогда, помню, стояла среди бесконечного потока лиц и слов, несмело оглядывалась, не понимая в ком теперь искать свою жизнь, продолжая гадать, когда настанет день, в который он поздоровается с тобой так же тепло, как раньше. Когда?